Разделение властей как признак правового государства

Современное разделение властей означает:

1) функционирование в государстве трех ветвей власти: законодательной, исполнительной и судебной;

2) равноправие всех ветвей власти, их самостоятельность и независимость друг от друга, но в рамках системы сдержек и противовесов;

3) судебная власть должна быть наделена функциями конституционного контроля;

4) наличие эффективно действующей системы сдержек и противовесов между различными ветвями власти;

5) разделение властей не только по горизонтали, но и по вертикали для федеративных государств или государств с автономными образованиями.

Именно эти признаки должны присутствовать в механизме правового государства, а какие-либо серьезные отступления от них, чем бы они ни были оправданы, свидетельствуют об отсутствии правового государства. Но, к сожалению, разделение властей, признаваемое ныне всеми, нередко подвергается многочисленным интерпретациям, зачастую нивелирующим его смысл.

Особенно часто это выражается в отечественной юридической литературе. Во всех этих интерпретациях четко прослеживается связь с социалистической правовой доктриной, всегда крайне отрицательно относившейся к идее разделения властей. Исходной точкой критики разделения властей для советских юристов являлось известное высказывание Ф. Энгельса о том, что разделение властей, которое «рассматривают как священный и неприкосновенный принцип, на самом деле не что иное, как прозаическое разделение труда, примененное к государственному механизму в целях упрощения и контроля. Подобно всем другим вечным, священным и неприкосновенным принципам, и этот принцип применяется лишь в той мере, в какой он соответствует существующим отношениям»., Догматическое восприятие произведений классиков марксизма-ленинизма привело к тому, что представление о разделении властей как о чисто техническом разделении функций между органами государства нашло свое отражение и во всей советской литературе по данному вопросу.

В такой трактовке разделение властей исключает все остальные необходимые его компоненты: равноправие ветвей власти, систему сдержек и противовесов и т. д. К тому же в стороне остаются чисто властные полномочия различных ветвей власти, они уже как бы перестают быть властями. Представление о разделении властей как лишь о распределении функций подвергается справедливой критике в современной российской науке. Например, Ю. И. Скуратов в специальном исследовании по этому вопросу пишет: «...В демократическом государстве народ, оставляя за собой право осуществлять власть, решать некоторые управленческие вопросы через институты прямой демократии, предоставляет значительный объем властных полномочий государственным структурам. Таким образом, объектом разделения являются не только функции (законодательная, исполнительная, судебная и др.), но и властные полномочия, что дает основание говорить о разделении властей». Взгляд на разделение властей как на распределение функций упрощает рассматриваемые теорию и принцип, нивелирует их смысл, не отвечает потребностям становления и функционирования правового государства и его механизма.

Другая распространенная интерпретация теории разделения властей в советской доктрине, которая имеет продолжение и в наши дни, — это положение о верховенстве в системе разделения властей законодательной ее ветви. Связано это с тем, что с первых дней существования советской власти в нашей стране последовательно закреплялся противоположный разделению властей принцип полновластия Советов, которые на союзном и республиканском уровнях были органами законодательной власти. Все остальные органы государства считались производными от Советов, им подотчетными и подконтрольными. Сторонники концепции социалистического правового государства, в целом признавая принцип разделения властей, в то же время полагали, что Советы должны оставаться полновластным органом власти. Правда, в некоторых работах подчеркивался тезис о том, что Советы полновластны, но не полностью. Вот как об этом писал Б. П. Курашвили: «Полновластной, в строгом смысле этого слова, не является ни одна подсистема, в том числе и народное представительство. Советы "наиболее полновластны" (если можно соединить эти два слова), но не абсолютно полновластны. Лозунг "Вся власть Советам" поэтому неточен. Им принадлежит главная власть, но не вся».Эти и подобные им рассуждения имели целью подогнать концепции правового государства и теории разделения властей к социалистической действительности, к конституционным принципам советского государства. Попытка эта была явно неудачной, поскольку принципы полновластия Советов и разделения властей диаметрально противоположны друг другу; их совмещение явно невозможно. Тем не менее в недалеком прошлом российского государства, в практике его государственного строительства эти принципы пытались совместить. Так, по Конституции Российской Федерации 1978 г. с последующими изменениями и дополнениями Съезд народных депутатов, возглавляющий всю систему Советов, являлся высшим органом власти (ст. 104), и в то же время в ст. 1 и 3 этой же Конституции провозглашался принцип разделения властей. И не в этом ли одна из причин (не главная, конечно) трагических событий октября 1993 г. в Москве, к которым привело затянувшееся противостояние законодательной и исполнительной властей. И только новая Конституция Российской Федерации 1993 г. это противоречие окончательно сняла. В ст. 10 закреплено разделение властей, а парламент — Федеральное Собрание — именуется лишь представительным и законодательным органом РФ.

Однако, несмотря на это, многие современные российские исследователи, следуя за Д. Локком, продолжают писать о верховенстве законодательной власти.

При обосновании верховенства законодательной власти нередко ссылаются на ошибочный принцип верховенства закона в правовом государстве. Это весьма распространенное заблуждение, вытекающее из чисто позитивистской точки зрения, не различающей закон и право. Поэтому сторонники верховенства законодательной власти, являясь в этом вопросе, возможно, сами того не сознавая, позитивистами, делают вывод: «Что коль скоро законодательным органом является парламент, то именно ему принадлежит верховенство в общей системе органов государства». Несостоятельной представляется аргументация верховенства законодательной власти и тем, что она осуществляется представительным органом, > выражающим волю народа. На самом же деле «не существует так называемой воли народа, которая правит государством и формирует в результате свободного волеизъявления рационально мыслящих граждан. Отдельные индивиды в своей массе — отнюдь не рационалисты и в сфере политики обнаруживают поразительное невежество, — пишет Л. И. Спиридонов, — они легко поддаются влиянию... и потому их коллективная воля — результат манипуляции общественным мнением со стороны тех или иных политических сил».

Таким образом, разделение властей имеет смысл только тогда, когда все власти абсолютно равноправны, и «если одна из трех властей оказывается приоритетной, ни о каком разделении властей не может быть и речи». Остается констатировать, что, к сожалению, эта истина с большим трудом воспринимается в нашем отечественном государствоведении. Здесь сказывается, по-видимому, не совсем преодоленное влияние советской, марксистско-ленинской политико-правовой доктрины.

Другие интерпретации теории и практики разделения властей направлены на пересмотр традиционной триады разделенных ветвей власти. Наиболее распространенной среди них является концепция «четвертой» (уравновешивающей, арбитражной, нейтральной) власти, стоящей вне системы и над системой разделения властей. Начало таким интерпретациям было положено Б. Констаном (1767-1830), считавшим, что современное ему государство должно быть конституционной монархией. Он, живший в эпоху Реставрации Бурбонов, полагал, что триада разделенных властей должна быть дополнена еще одной властью. Предназначение этой власти заключается в предотвращении и урегулировании конфликтов, возникающих между традиционными ветвями власти. Б. Констан называет эту власть «нейтральной» и относит ее к компетенции конституционного монарха. «Король вполне заинтересован в том, чтобы ни одна власть не ниспровергала другой, — писал Б. Констан — а, напротив, чтобы они взаимно поддерживали друг друга и действовали в согласии и гармонии».

Концепция Б. Констана получила свое воплощение в жизнь еще при жизни мыслителя. В 1824 г. королем Португалии была продекларирована Хартия, в которой разделение властей было объявлено одной из гарантий сохранения прав граждан. Основу политической организации по этому документу составляет «уравновешивающая» власть», которая принадлежит монарху."

В современных условиях такую «уравновешивающую» власть пытаются приписать президенту как главе государства, причем не только в теоретических изысканиях, но и в конституционных актах, особенно в полупрезидентских республиках (например, в конституции Франции 1958 г., в Конституции РФ 1993 г.). Представление о президентской власти как о некой «четвертой», стоящей вне системы и над системой разделения властей, очень широко распространено и в современной отечественной юридической литературе.

Кроме президентской власти, как в теории, так и в политико-правовой практике, нередко выделяют и иные власти. В странах Латинской Америки распространено выделение специальной избирательной власти, в проекте Конституции Никарагуа кроме трех традиционных и избирательной власти предусмотрена также и контрольная власть.

Нельзя не упомянуть и еще об одном распространенном переосмыслении теории разделения властей. Первоначально эта идея была с огромным энтузиазмом воспринята в России и в других постсоветских странах. Но, к сожалению, разделение властей в нашей стране обернулось жесточайшим их противостоянием, вылившимся в известные кровавые события октября 1993 г. Поэтому в отечественной юридической науке все чаще стали писать не только о разделении властей, но и об их взаимодействии, об их соединении и даже о единстве власти, но не в смысле единовластия, а в рамках теории разделения властей. Для этого достаточно хотя бы бегло просмотреть названия соответствующих параграфов учебников, издаваемых в последние годы: «Система разделения и взаимодействия властей», «Соединение и разделение властей», последовательно расположенные друг за другом параграфы «Разделение властей» и «Единство государственной власти». Своеобразной реакцией на печальный и вместе с тем поучительный опыт нашей страны стали конституционные новеллы в  странах «ближнего зарубежья». Так, ст. 6 Конституции Республики Молдова, принятой 29 июня 1994 г., называется: «Разделение и взаимодействие властей», в Конституции Республики Казахстан, принятой 30 августа 1995 г. (ч. 4 ст. 3), говорится, что: «Государственная власть в Республике Казахстан едина, осуществляется на основе Конституции и законов в соответствии с принципом ее разделения на законодательную, исполнительную и судебную ветви и взаимодействия между собой с использованием системы сдержек и противовесов».Известный российский специалист в области конституционного права зарубежных стран В. Е. Чиркин назвал данное определение «наиболее всесторонним и точным в конституционном праве стран мира».Нам же представляется, что эта норма казахстанской конституции — отнюдь не какая-то новая интерпретация «классической» теории разделения властей, а всего лишь удачная ее расшифровка.

Разделение властей изначально не исключает, а предполагает взаимодействие властей, и заключено оно в давно известной системе сдержек и противовесов, разработка которой начата еще Ш. Л. Монтескье и завершена авторами североамериканской конституции. Поэтому вряд ли требуются какие-либо новые версии теории разделения вла- | стей, с тем чтобы подчеркнуть еще и необходимость их взаимодействия. Достаточно лишь правильно понимать смысл теории и принципа разделения властей, которое в условиях правового государства абсолютно немыслимо без системы сдержек и противовесов. Для того чтобы предотвратить противостояние, противоборство ветвей власти, следует не интерпретировать теорию разделения властей, которая была и остается значительнейшим демократическим завоеванием человечества, а соблюдать элементарные правила поведения людей в деятельности государственного механизма. Для преодоления противостояния властей требуется необходимый уровень политической, правовой, да и простой человеческой культуры представителей как законодательной, так и исполнительной ветвей власти. Политическая и правовая культура представителей различных ветвей власти связаны не в последнюю очередь и с нормальным правовым развитием общества, с самим существованием права. «Одного государства как политической формы общества, как его ни совершенствуй, недостаточно для обеспечения свободы граждан, — пишет Л. И. Спиридонов и продолжает свою мысль, — поэтому в ходе естественно-исторического развития одновременно с государством появился другой социальный институт — право».

В заключение обратим еще раз внимание на то, что разделение властей одновременно и предпосылка правового государства, и функционирование его механизма, и необходимый атрибут их дальнейшего развития. Формирование правового государства и особенно его механизма следует начинать с последовательного проведения в жизнь принципа разделения властей, каким бы трудным и противоречивым этот путь ни оказался. В противном случае при отступлениях от этого принципа можно навсегда похоронить идею правового государства, возвратиться к уже хорошо нам известным тоталитарным и авторитарным формам правления, снова свернуть с магистрального пути правового развития человечества.